С военным размахом Кажется, что артист на огромной сцене Театра Российской армии (ЦАТРА) чувствует себя песчинкой. Здесь можно возвести десятиэтажный дом, построить военный аэродром, соорудить крейсер или выпустить танковую дивизию. Самая масштабная театральная площадка появилась в Москве в 1940 году и по-прежнему остается крупнейшей в Европе… Однажды отцы-основатели ЦАТРА (тогда он назывался еще Театром Красной Армии) пригласили на эти подмостки Михаила Тарханова. Хотели поучиться у легендарного мхатовского актера секретам работы на таких просторах. Уж он-то, обладающий колоритной внешностью и громким голосом, наверняка знает, как подчинить себе зал. В антракте Тарханов вернулся за кулисы, едва сдерживая слезы. «Голубчики, – сказал он, не скрывая усталости. – Как же вы тут работаете».
Впрочем, в ту пору в зале было 2100 мест. Позже, после реконструкции, убрали боковые карманы, оставив 1600 мест. Но и в таких пределах ЦАТРА остается самым вместительным драматическим театром Москвы.
Секрет молодости Тот, кто работал на этой сцене, может работать в любом театре мира. В этом легко убеждаешься, когда выходишь на подмостки, напоминающие своим размахом футбольное поле. Чтобы освоить это пространство, выработать негласные правила игры, требуется не один год. Впрочем, худрук театра Борис Морозов утверждает, что для этого не хватит и целой жизни, ведь площадка настолько уникальна и непредсказуема, что для каждой постановки ее нужно осваивать заново. Она не позволяет расслабиться – не терпит расхлябанности и лени. Но «отвечает взаимностью», если много сил отдаешь спектаклю. Возможно поэтому здесь столько долгожителей: они знают секрет этого источника энергии.
– Порой перед спектаклем я захожу в гримерку к Владимиру Зельдину, – говорит Борис Афанасьевич. – Он сидит расслабленный, немного уставший. Я думаю, как же он будет играть. Но Владимир Михайлович выходит на сцену, и видно, что энергия проникает в него. Это и есть театральное чудо, когда 97-летний мужчина вновь превращается в пылкого влюбленного: не только танцует и поет, но и заражает энергией зал.
Помимо Зельдина в ЦАТРА есть и другие долгожители – например, Николай Пастухов (89 лет) и Александр Петров (90 лет). Конечно, жизнь со временем берет свое, но Театр армии знает множество примеров того самого «служения сцене», когда человек расставался со сценой лишь в день собственной смерти. Такой была Людмила Касаткина, работавшая в театре с 1947 года, или художник Иосиф Сумбаташвили, проживший 97 лет.
– Великий мастер, который умел соединить огромное пространство с артистом, – говорит Борис Морозов. – Например, для спектакля «На дне» он открыл всю сцену, на заднике было небо с далеким солнцем, а в центре были построены палати ночлежки и над ее обитателями возвышался согнутый крест. И получалась концентрация места. Благодаря Сумбаташвили огромная площадка превращалась в камерное пространство.
А в лифте ехал Микоян О секретах сцены ЦАТРА можно написать целую книгу. Борис Морозов поделился с «Театралом» лишь некоторыми из них:
– Главное на этих подмостках громко жить. Если партнер стоит в правой кулисе, а ты в левой, то нужно так послать фразу, чтобы она веером охватила зал. Тогда будет читаться внутренняя энергия той задачи, которую ты перед собой ставишь. Кроме того, я всегда стараюсь выстраивать эпизоды таким образом, чтобы действие перемещалось по сцене и охватывало все пространство.
Молодые актеры на этих подмостках поначалу теряются. Ольга Кабо рассказала «Театралу», что когда она работала в Театре армии, – никак не могла найти контакт со зрительным залом.
– На репетиции это почувствовал Олег Борисов, – вспоминает она. – И едва все разошлись, он сделал простую вещь: взял меня за руку и медленно повел по кругу сцены. Несколько минут мы наматывали круги, пока не оказались в самой сердцевине. Не знаю, как это произошло, но мне вдруг стало легко – почувствовала, что гигантское пространство обладает вполне себе четкими рамками…
Здесь немудрено заблудиться. Борис Афанасьевич вспоминает, как в 1974 году он, будучи еще рядовым режиссером, дежурил на спектакле, который шел на Малой сцене. На Большой сцене в это время проходило правительственное совещание в честь Дня космонавтики.
– Обычно на таких мероприятиях в фойе устраивалась ярмарка и можно было купить продукты, книги, парфюм… Этакая иллюзия западной жизни. Пока шел спектакль, я решил по внутреннему лифту спуститься туда, чтобы отовариться – сделать подарок супруге. Жду лифт. Двери открываются, и… передо мной стоит Анастас Иванович Микоян: «Молодой человек, где тут у вас особая ложа?» – спросил он, потому что потерялся в театре. Я повел его к ложе и нас встретил министр обороны Андрей Антонович Гречко: «Анастас Иванович, мы вас потеряли». Меня тут же отбросили. Но надо отдать должное Анастасу Ивановичу. Он провел меня сквозь свое окружение и сказал: «Спасибо вам большое, молодой человек». В ту же минуту начальник театра, который стоял бледный оттого, что потеряли Микояна, подошел и тихо спросил у меня: «Куда ты его водил?» Я был героем дня.
Под маской Наркомата У ЦАТРА уникальная история. Он был основан до войны – в числе многочисленных ведомственных театров, которые обслуживали трудящихся определенной отрасли, «отражали специфику труда в художественной форме», как писалось в творческом манифесте одного из коллективов. Театр армии сразу занял одно из первых мест среди московских коллективов, - спектакли таких мастеров, как Юрий Завадский, Алексей Попов, определили целую эпоху. Однако большинство других ведомственных образований (трудно назвать их театрами) носило халтурный, чисто пародийный характер.
Например, до войны в Москве были Театр ЦК профсоюза рабочих золотой и платиновой промышленности, Театр союза рабочих мебельной промышленности, Театр лесной промышленности, Театр нефтяной промышленности… Активно работали театры под вывеской Наркомата здравоохранения: Московский государственный театр санитарной культуры и Городской театр санитарной культуры Горздравотдела. Дело в них было поставлено серьезно: актеры проходили спецкурсы, стажировались на приемах врачей, изучали медицинские термины. Острословы говорили, что они могут в ряде случаев заменить врачей. Но как это понимать? То ли врачи опустились до уровня артистов, то ли артисты поднялись до уровня врачей…
Забавно, что государство «для престижа» назначало худруками театров больших артистов и режиссеров. Скажем, Театром ЦК профсоюзов руководил мхатовец Станицын, Театром Нефтяной промышленности – вахтанговец Астангов. Первый МХАТ взял шефство над Театром рабочей молодежи, Второй МХАТ помогал Театру транспорта.
Из той плеяды театров остались разве что Театр транспорта (переименованный позже в Театр Гоголя) и Театр армии. Причем Театр армии остался не только благодаря своему ведомству, но и благодаря мощи таланта Алексея Дмитриевича Попова – режиссера, который доказал, что ведомственный театр может являться и уникальной творческой лабораторией.
– Когда я пришел в театр делать дипломный спектакль, еще будучи студентом режиссерского факультета, я столкнулся с труппой, которую набирал Алексей Дмитриевич, – говорит Борис Морозов. – Удивительные люди! Добржанская, Сазонова, Перцовский, Зельдин, Касаткина, Пастухова, Ситко, Колофидин – имя им легион! И то, как играли они, как осваивали эти просторы, не поддается описанию.
– Все они прошли через войну. Сказалось ли это на их творческой жизни? – задаю вопрос худруку.
– Разумеется. Было ощущение, что какая-то неведомая сила пронизывает артиста, когда он впускает роль в себя. Однажды, когда я ставил спектакль «Преступная мать, или Второй Тартюф» Бомарше, набрел на фразу: успех театра зависит от того, насколько артист найдет с ролью тайную сопричастность. Вот у артистов, набранных Поповым, была эта самая сопричастность. Они могли и вовсе не сообщать режиссеру, какие тайные смыслы вкладывают в своего персонажа, но играли так, что и 87-й спектакль выглядел, как премьера. И каждая их роль была «про свое» - про некую боль, обиду, скорбь, радость, любовь.
Сазонова стояла на противотанковой мине Во время войны Театр армии стал первым коллективом, который организовал фронтовые бригады. Многие артисты той звездной труппы оказались в гуще событий. Их окружали теперь не фанерные декорации, а реальная обстановка фронтовых дней.
– В числе актрис была и Нина Сазонова, – продолжает Борис Афанасьевич. – Как-то зимой, во время одного из первых выездов театра, они выступали в одном из подразделений наших войск. Потом за ними пришел человек, который должен был через лес провести к другой части. Только, предупредил он, идти нужно строго по его следам: ни шагу в сторону. Нина Афанасьевна шла в середине, но вдруг оступилась и… из-под ее ноги выполз противотанковый блин. «Ой», – вскрикнула она. Военный скомандовал: «Стой, не шевелись». Подошел, провел всех. А ей сказал: «Если хочешь остаться в живых: не двигайся с места. Нам идти еще минут пятнадцать. Я отведу бригаду и с сапером вернусь».
Темнело. Лютый холод. Нина Сазонова стоит посреди леса одна на этом блине. Проходит пятнадцать минут, двадцать, сорок… Никого. Окоченела от страха и ужаса. Потом оказалось, что сапера не было на месте и еще какое-то время его пришлось искать. В общем, только через час военные вернулись, и, когда он обезвредил мину и сказал: «Теперь можешь идти», – Нина Афанасьевна не смогла сделать ни шагу – настолько замерзла.
И сколько еще таких историй, когда смерть была совсем рядом, знали наши фронтовики! Возможно поэтому спектакль «Давным давно», родившийся в 1942 году, живет в репертуаре по сей день, претерпев несколько редакций. И хотя это комедия, у него важный корень – он скрывается в той беде, которую помнили артисты.
Звонок от Сталина В служебном коридоре театра вывешено расписание предстоящих поездок. В день, когда «Театрал» встречался с Борисом Морозовым, некоторые артисты уезжали в Нарофоминск.
– Мы часто ездим по гарнизонам, выступаем в воинских частях и Домах культуры, – говорит Борис Афанасьевич. – Фактически, это единственный театр в Москве, который объединяет сегодня два вида деятельности – шефскую работу и стационарную.
На вопрос «Театрала», чувствуется ли некий ценз со стороны военного ведомства, Борис Морозов отвечает:
– Нет, сейчас другие времена. А в советские годы, действительно, к репертуару было иное отношение. Например, частым гостем нашего театра являлся министр обороны Гречко. Однажды сообщили, что вечером он придет на спектакль, и потому за полдня пришлось второй состав артистов срочно поменять на первый – уж ради министра-то сам Бог велел! И похоже, что высокое начальство постепенно привыкло, что к ним здесь относятся как к небожителям. Однажды в связи с этим произошел курьезный случай. Даниил Сагал играл Сталина в портретном гриме, причем сходство было колоссальное. И была ситуация, что у Сагала заболела жена, поэтому в антракте он прибежал к начальнику театра: «Можно, я из вашего кабинета домой позвоню?» Начальник сказал: «Да, конечно, садись». И он сел в кресло, снял трубку. А в это время какой-то генерал был не совсем доволен, куда его посадили, и решил пойти к начальнику театра с тем, чтобы разобраться. Ногой открыл дверь: «Слушайте». Но вдруг увидел перед собой Сталина, побледнел… Говорят, больше в театре не появлялся.
…Худруком Театра армии Борис Морозов стал в 1995 году. Несмотря на просторы здания, выбрал себе весьма скромный кабинет. Не стал окружать себя секретарями и прочими помощниками. Разве что не смог он без двух людей – без Юрия Завадского и Алексея Попова. Их портреты и книги давно сопровождают худрука.
В.Борзенко, журнал "Театрал", 08.05.2013г.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума