Начальник Зельдина и Касаткиной В его театре самая большая драматическая сцена в Европе. Под его началом служат народные артисты СССР Владимир Зельдин, Людмила Касаткина и Людмила Чурсина, 16 не менее известных народных и 15 заслуженных артистов России.
Он прошёл великую школу, работая с мастерами Малого театра, театров имени Маяковского, Пушкина, Станиславского. Благодаря его режиссёрской интуиции родился актёр Игорь Костолевский, на спектакли «Брысь, костлявая, брысь!» и «Сирано де Бержерак» с Сергеем Шакуровым в заглавной роли ходила вся театральная Москва...
Он давно живёт в столице, на Урале бывает редко, но Челябинск по-прежнему считает родным. Знакомьтесь: гость «Вечёрки» и наш земляк главный режиссёр Центрального театра Российской армии, народный артист России Борис МОРОЗОВ. Без московской прописки Мне кажется, такого Морозова, какой он здесь, многие москвичи просто не знают. Радостного, бесконечно искреннего, открытого. В Челябинске прошли юность, студенческие годы, здесь были «Манекен» и первый на весь город зрительский успех. Жену-японку Ольгу Исиду он встретил тоже здесь: вместе учились в ЧПИ. — Когда уезжал в Москву поступать в театральный институт, мне было 24, — сказал Борис Афанасьевич на церемонии вручения премии «Светлое прошлое».
— Разве я мог предположить, что когда-нибудь меня пригласят в родной город как знаменитого земляка?! Буквально физически ощущаю огромную жизненную энергию, которая влилась в меня, очистила, дала новые силы идти дальше, жить и творить. Это потрясающе, я счастлив.
Борис Афанасьевич едва успевал поворачиваться, чтобы улыбнуться, пожать руку. Всем хотелось с ним пообщаться, обнять, расспросить. Чтобы поговорить спокойно, мы встретились на следующее утро. Начали, конечно, с воспоминаний. 
— Вы знаете, мне очень дорого то, что в кресле, которое я сегодня занимаю в театре , когда-то сидел мой учитель — великий актёр и режиссёр Андрей Алексеевич Попов. После ГИТИСа ни я, ни моя супруга не имели московской прописки.
Мы подумывали вернуться на родину. Или уехать, например, в театр Черноморского флота, пожить в Севастополе. И вдруг Попов делает мне предложение прийти к нему в театр режиссёром. Я робко задал вопрос: «А как же квартира?» — «Ну как... Будем давать». Так я стал москвичом.
В театре Советской Армии я проработал пять лет, поставил шесть спектаклей. Потом Андрей Алексеевич ушёл из театра, не выдержав давления вышестоящих инстанций. Ушёл со словами: «Не хочу оставаться режиссёром.
Буду актёром» — к Олегу Ефремову во МХАТ. Но через два года снова возглавил театр — имени Станиславского. И позвал троих своих учеников — меня, Анатолия Васильева и Иосифа Райхельгауза.
Именно там у каждого из нас произошёл очень мощный творческий взрыв. У Васильева вышел спектакль «Взрослая дочь молодого человека», у меня — «Брысь, костлявая, брысь!», потом «Сирано де Бержерак» с Шакуровым.
О нашем трио заговорили, на спектакли рванула вся Москва. Андрея Алексеевича снова начали душить за творческую инициативу и непохожесть. Чиновники сказали: «Второй Таганки мы не допустим».
Он вынужден был уйти и отсюда. Нашу троицу разогнали, и каждый пошёл своей дорогой. Меня пригласил Андрей Александрович Гончаров.
Рождение Игоря Костолевского В театр имени Маяковского я пришёл с пьесой. Так иногда бывает: её подарила судьба... Совершенно случайно познакомился с Владимиром Арро, неизвестным тогда автором.
Он дал мне прочесть пьесу «Смотрите, кто пришел!» Я был не просто потрясён — появилось ощущение, что если я её не поставлю, ничего в моей жизни дальше не произойдёт.
Пьеса ещё не прошла цензуру, поэтому невозможно было приступить к постановке, открыть финансирование. Я дал её Гончарову. Думал, дня три-четыре он будет читать.
И вдруг утром звонок: «Приезжай!» Приезжаю, а он говорит: «Сегодня распределение, завтра начинайте репетировать». Единственное, в чём полемизировали, что Игорь Костолевский не сыграет главную роль.
Но я стоял на своём: «Сыграет». Попадание было мощным: были заняты Владимир Самойлов, Миша Филиппов, Саша Фатюшин. А после премьеры Гончаров подошёл к Игорю: «Ты два раза стал артистом. Один раз, когда я подписал тебе диплом об окончании института, второй раз, когда сыграл эту роль».
Самый молодой в Москве Потом мне предложили стать главным режиссёром театра имени Пушкина. Пять с половиной лет я руководил, был самым молодым главным режиссёром в Москве, ставил Виктора Мережко, Михаила Варфоломеева, раннего Булгакова.
Это был взрыв зрительского ажиотажа. Билеты спрашивали от станции метро «Пушкинская». А потом началась перестройка, вакханалия демократии.
В театре почему-то решили, что худсовет должен подсказывать главному режиссёру, что ставить и как роли распределять. Некоторые люди вошли в раж, я — в полемический задор. На выборах поставил себя на голосование и проиграл.
Но волею судьбы и друзей без работы не остался. Мне сразу сделали зарубежную постановку в Варшаве — «Женитьбу» Гоголя. Там я получил звонок от Владимира Андреева — тогда главного режиссёра Малого театра.
Меня взяли на договор, но я начал ставить пьесу Чехова «Леший». Замечательное распределение было — Юрий Соломин, Николай Александрович Анненков, Юрий Иванович Каюров, Саша Михайлов.
А параллельно ещё работал главным режиссёром литературно-драматической редакции Центрального телевидения. Примерно через год в Малом театре мне говорят: «Что ты там делаешь?! Приходи к нам!» И следующие семь лет я провёл там.
Это великий театр. Общение с такими мастерами, как Быстрицкая, Евгений Самойлов, Соломин, Каюров, Евгений Яковлевич Весник, Клюев, покойный Валера Носик, — великая школа.
Там я поставил первый в театре спектакль, посвящённый судьбе царской семьи, расстрелу в Екатеринбурге Николая II, — «И аз воздам» Кузнецова. Играл Соломин, врача Боткина — Каюров. Тогда ещё был ЦК партии...
Вегетарианец В Малом театре судьба мне подарила встречу с Солженицыным. Я поставил с Александром Исаевичем пьесу «Пир победителей». Он писал её, сидя в лагерях в Экибастузе. Пьеса в стихах о войне в предощущении победы (его посадили в 45-м).
И когда Александр Исаевич рассказал, как писал пьесу, я был поражён. Сочинять начал, чтобы не погрязнуть в монотонности ГУЛага. Дорога из лагеря на стройку занимала час. За этот час он придумывал одну сцену.
Когда шёл обратно, её повторял. На следующее утро повторял эту сцену, а на обратном пути придумывал следующую. Через два года, когда вышел на свободу, текст записал. Иначе её бы не было: листки с записями нашли бы, потому что каждого обязательно обыскивали.
До сих пор вспоминаю, как он общался с артистами, как смотрел спектакль. Это великая школа. У меня была не робость, но волнение. Ты понимаешь, что общаешься с человеком, перевернувшим сознание многих людей, понимание истории.
Настолько он был прост, ясен, внятен. Никаких изысков, логика размышлений понятна. Простая, но глубочайшая мудрость. Помню, после премьеры мы собрались в театре, накрыли стол. У нас традиция — приносить с собой кто что может.
Кто-то принёс солёную капусту, кто-то — пирожки. Для Александра Исаевича специально достали красное вино. Нас предупредили, что он вегетарианец, водку не пьёт. Мы не знали, как он воспримет простые домашние разносолы.
Когда увидел, сказал: «Как хорошо всё!» Сел за стол, я рядом, тут же Юрий Соломин. Хотели налить вина, а он вдруг говорит: «Подождите. Какую пьесу вы поставили? Про войну?! Гранёный стакан есть?» Стакан поставили, водки налили. «А с чем пирожки? — спрашивает. — О! Давайте с мясом!» Всё так просто, без всякого напряжения.
Гамлета открыл Айболит В 1995 году я приехал с Малым театром в Челябинск. Показываю спектакли, встречаюсь с друзьями. Вдруг звонок из театра Российской армии — приглашают стать главным режиссёром.
Вначале я отказался: не в моих правилах в одну реку возвращаться дважды. Но когда обратились все артисты, худсовет, я рискнул. И с того времени каждый день рискую.
— В труппе одни знаменитости. Как бы кого не обидеть... — Выбор репертуара — всегда сложный вопрос. Когда появляется пьеса, которую хочешь поставить, надо понять, как она впишется в репертуар театра, а он должен быть выстроен как хорошая мозаика.
Дальше смотришь, впишется ли пьеса в афишу Москвы, где 200 с лишним театров и по крайней мере 50 имеют очень серьёзный репертуар. Зритель не будет смотреть пять постановок «Трёх сестёр».
Сходит на одну — и ко мне не придёт. Поэтому хочется, чтобы название было оригинальным, неожиданным. Надо смотреть, как пьеса раскладывается на труппу. Труппа большая, неоднородная.
Есть артисты, которые приняты в театр ещё в 40-х годах! Зельдину 95 лет, Пастухову 87. Не стану говорить о возрасте Людмилы Касаткиной... А рядом молодые. И всех надо собрать в единый ансамбль, выстроить отношения, чтобы всем было комфортно.
Я давно думал о постановке «Гамлета». Но сначала надо было решить, кто будет Гамлетом. Не сказав актёру, хотелось провести его через ряд ролей, чтобы накопил определённые навыки, ощущения.
Я говорю о заслуженном артисте России Николае Лазареве. Если бы он не сыграл так остро Барона в пьесе Горького «На дне», я бы не решился дать ему Гамлета. Но окончательно меня убедил его Айболит.
Это интеллигентнейший доктор, попавший в не очень привычные обстоятельства с разбойниками. Не Гамлет, конечно. Но некую неподготовленность человеческую к агрессии я в нём увидел. Стало ясно, что Коля дорос до Гамлета.
Футбол, Митяев и семья — Я человек консервативный, новых форм не ищу, — продолжает Борис Афанасьевич. — Исповедую психологический театр — традиционный, человеческий.
Главное для меня — артист, который через своё сердце, нервную систему должен пропускать всё, что происходит вокруг. Но должна быть и яркая театральная форма, потому что наша сцена самая большая в Европе.
Вы смотрите КВН? Это мой театральный зал. Чтобы текст было слышно, здесь должны быть другой способ игры, посыл, энергия. Её надо найти на репетиции, а не просто сказать актёру: «Говорите громче». Пьесу нужно так разобрать, чтобы он начал громко жить.
— Все Морозовы работают в театре: старший брат Анатолий, дети, племянники. Кто на кого повлиял? — То, что дети выбрали актёрскую профессию, более логично. Они выросли в театре. Когда не на кого было оставить дочек, брал с собой в театр, сажал на сцене. Они рисовали, я репетировал. На всех премьерах они в зале.
Помню гастроли театра Маяковского в Ростове. Катюшка маленькая. Она все спектакли с Наташей Гундаревой там посмотрела. Наташа лучшей подружкой у неё была.
Старшая дочь у меня искусствовед, окончила ГИТИС, три года училась в Японии, специалист по японскому театру. Младшая — актриса, работает у меня в театре, Таня Морозова.
Она окончила ГИТИС и сейчас по сути ведущая актриса. Играет Офелию, Глафиру в «Волках и овцах», Шурочку Азарову в спектакле «Давным-давно», обезьянку Чичи... А мы-то с братом почему? Не знаю.
Папа военный, мама тоже никакого отношения к театру не имела. Но я помню, как зимними вечерами в авиагородке ЧВАККУШ мы собирались всей семьёй и папа читал вслух, по ролям.
У него были три любимые пьесы — «Горячее сердце», «Лес» и «Ревизор». Мы играли в театр Маяковского. Вешали простыню — занавес. Бабушке, маме, папе продавали билеты. Они садились, смотрели «спектакль», аплодировали... И вдруг это выстрелило в «Манекене».
И ещё помню литературный театр во Дворце железнодорожников. Его возглавлял Леонид Леонидович Оболенский. Гениальный человек, художник. Он открыл для меня мир Пушкина, Лермонтова, научил читать стихи, рассказал мне о Маяковском — его личном друге.
В тот момент, когда с ним общался, бывал у него дома, я даже не отдавал себе отчёт, с какой глыбиной жизнь подарила встречу. И только в Москве, уходя в профессию глубоко, я вдруг вспоминал: «Так это же Леонид Леонидович говорил!»
Ещё одно имя — Арон Михайлович Кербель. Это мой учитель, старший наставник. Он открыл для меня, что искусство должно быть эмоциональным. Рассказал о Шарле Дюлене, который писал: «Можно рассердиться и ударить кулаком по столу, а можно ударить кулаком по столу и рассердиться». В этом вся система Станиславского.
— А как же футбол? — Как я любил футбол!.. Теперь с внуком играем. Он накупил с помощью бабушки разных футбольных форм. Мы выходим с ним на футбольное поле, приветствуем друг друга, свистим, когда международные матчи, исполняем гимн.
Он всегда играет за Россию. Спорт теперь в таком виде... Иногда встаёшь и видишь солнце, какой красивый дождь идёт. Когда бывает непросто, я Олега Митяева ставлю.
Он во мне поднимает ощущение улицы Сталеваров, политехнического института, озера Тургояк, возвращает к истокам. Всё это вдруг нахлынет, запоёт внутри — и ты идёшь дальше, уверенный и сильный.
Татьяна Марьина, газета "Вечерний Челябинск", №12, 23.01.2009 г.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума